"Вокруг новостей", 15 декабря

Сюжет о книге Елены Трегубовой "Байки кремлевского диггера" был в свое время со скандалом снят из эфира программы "Намедни". Недавний репортаж с презентации книг Андрея Колесникова "Я видел Путина!" и "Меня Путин видел!" занял в эфире государственной телекомпании "Россия" даже более почетное место, чем аналогичный сюжет в программе "Страна и Мир" на НТВ. И только Рен-ТВ в своей итоговой программе свело вместе этих двух персонажей и уделило им примерно равное количество внимания. Такие вот они разные, эти авторы - и эти книги. В чем конкретно заключается разница между кремлевским обозревателем "Ъ-Колесниковым" и бывшей журналисткой "кремлевского пула" "Ъ-Трегубовой" объяснил лично главный "Ъ" России - шеф-редактор издательского дома "КоммерсантЪ" Андрей Васильев.

Далее - цитируем отрывки из предисловия Ъ-Васильева к книге Ъ-Колесникова "Я видел Путина!"

* * *

[…] Когда Колесникова стали систематически пускать в Кремль, я понял, что такое кремлевский корреспондент. Кроме меня это поняли и читатели Ъ, и писатели Ъ, и даже - не побоюсь этого слова - пресс-секретарь президента России Алексей Алексеевич Громов.

А до этого ничего не понимали. Потому что читали Елену Трегубову. По итогам ее работы в Кремле про эту кремлевскую диггершу у меня, ее бывшего любимого руководителя, спрашивали только одно: "А правда, что ли, красивая бабца?" Причем не придурки какие-нибудь спрашивали, а серьезные, влиятельные люди.

Ну что я и мог ответить? Сиськи - во, попа- во! Ну, еще ростом повыше меня. И все. Больше вопросов по книге не имеется. А про Колесникова меня никто не спрашивает, как он выглядит. А спрашивают, наоборот, почему его еще не выгнали из Спасских ворот. Причем опять же не придурки спрашивают, а серьезные, влиятельные люди. Ну что я им могу ответить? Путину, говорю, очень нравится.

А Трегубова там никому не нравилась. Даже, несмотря на ее утверждения, тогдашнему главе администрации президента России Александру Стальевичу Волошину. Я сам ходил к нему жаловаться на травлю ее со стороны стороны- не побоюсь этого слова - Алексея Алексеевича Громова. Не помог ей Волошин - даже не обещал помочь.

Теперь вы меня спросите: а чего же ты защищал Трегубову? А защищал я ее, потому что не имеет права кремлевская администрация диктовать главному редактору, кого делегировать в "кремлевский пул". Война эта длилась, с переменным успехом, больше года и очень Трегубовой нравилась. Там были и открытые письма тому же Волошину, и бойкоты президентских визитов, и даже победы были. хотя победы мне тоже большой радости не приносили. Отправишь девушку в какой-нибудь Башкортостан с президентом- и жди весточек с полей. То она с ФСО подерется, то с коллегами по пулу поскандалит, то нахамит самому - не побоюсь этого слова - Алексею Алексеевичу Громову. А главное - каждый день ждешь ее заметок с нехорошим предчувствием: вдруг наврет в фактуре. И предчувствия частенько не обманывали...

При этом - понты были дикие. Классический пример. Приходит ко мне такая гордая и говорит: "Все, я на Суркова обиделась. Больше с ним не разговариваю". Я ей: "Деточка! Тебе за это зарплату платят, чтобы ты с ним разговаривала. А вот на танцы - я не настаиваю - можешь его не приглашать".

В общем, устал я как собака. Позвал Лену в кафе "Джек Рэббит слимз" и говорю: "Лень, ну что это за журналистика: из кабинета Владислава Юрьеивчу Суркова - в кабинет Алексея Алексевича Громова, от Алексея Алексеевича Громова - к Александру Стальевичу Волошину. Тем более что они тебе давно уже ничего не говорят. Оглянись, мир более многообразен и увлекателен..." Короче, прогнал такую пургу, девушка поплакала, взяла месяц внепланового отпуска за счет редакции и согласилась.

Вот тут начинается самое интересное: кого на ее место?

Сразу скажу, Колесников посмотрел на меня, как на идиота. Он в тот момент работал штатным гением "Коммерсанта", получал бешеные деньги, писал какие-то путевые заметки размером с полосу и в Кремле был считаные разы - когда они с Путиным писали книгу про Путина. Что с такого возьмешь?

Но я взял. Опять же прогнал телегу про зачатие жанра "кремлевского репортажа", про то, что надо показать класс этим; про то, что если он не согласится, то я вообще с Путиным никого посылать не буду - только зря деньги тратить... Он и повелся. И было это три года назад.

Нынешний главный редактор "Коммерсанта" Саша Стукалин теперь, конечно, меня за тот кадровый ход проклинает. Во-первых, Колесников всегда диктует поздно. Типография уже на ночь закрывается, а он все диктует. Во-вторых, он диктует много. Пообещает, например, 230 строк надиктовать, а надиктовывает 370. И куда, спрашивается, эти лишние сроки девать, когда номер уже сверстан, а типография (см.выше) закрывается? В-третьих, он, когда его тексты сокращают, скандалит, как баба. В четвертых, он жалуется на меня - не побоюсь этого слова - Алексею Алексеевичу Громову... В общем, я думаю, вам все понятно.

С другой стороны (уговариваю я главного редактора Сашу Стукалина), он ведь работает в антисанитарных условиях - пишет где-то по пути в аэропорт на коленке, добывает информацию, которой в околопутинских кругах давно уже ни с кем не делится, разбирается в подоплеке каждого путинского визита да еще и в фактах не врет. И главное (уговариваю я Сашу Стукалина) он ведь, черт, интересно пишет. Представляешь, про Путина - и интересно!

И вот мне в результате удалось донести до читателей "Коммерсанта" две очень важные истины.

Первая: теперь всем абсолютно ясно, какие именно следует писать о президенте России Владимире Путине.

Вторая: кроме Колесникова писать о президента России Владимире Путине так, чтобы про это можно было читать, никто не умеет". […]

-----

Андрей Колесников: Независимы только безработные

Быков Дмитрий, "Собеседник", 14 декабря

Колесников свою часть правды рассказал. Осталось ждать воспоминаний Путина, но он, наверное, нескоро обработает свои дневниковые записи.

– Реакция коллег тебя удивила?

– Вообще да. Она очень пестрая. Главный редактор одной государственной газеты в ответ на предложение своих журналистов как-то откликнуться на двухтомник заявляет: "Ни в коем случае! Это антипрезидентский журналист!" Абсолютно либеральная газета пишет, что среди кремлевских журналистов Колесников считается засланным казачком, а среди независимых – кем-то вроде предателя. Меня особенно трогает именно вот это "кем-то". То есть даже на полноценного предателя не потянул.

– Пардон, я читал это интервью. Там ты сам соглашаешься с таким определением:"с сильной натяжкой могу поддержать обе точки зрения".

– Ну, мы же все знаем, как пишутся заметки. Я соглашался, мягко говоря, с несколько иными формулировками. Вообще я наконец сформулировал для себя, что независимым журналистом может считаться только безработный.

– Выходит, ты оказался меж двух огней.

– Как бы да.

– И не чувствуешь ли ты себя в этом качестве немножко Путиным? Который ведь в сходном положении?

– Нет, ну как можно чувствовать себя немножко Путиным? Это как быть немножко беременным. Единственное сходство тут вот в чем: что бы ты ни написал – тебя тут же с чем-то или кем-то отождествляют, приписывают к определенному клану, ищут второе дно. Когда долго пишешь о каком-то персонаже, частичка его проблем естественным образом попадает на тебя.

– По-моему, его просто любить начинаешь. Хотя бы потому, что долго с ним живешь.

– Нет, ничего личного. У меня было к нему гораздо больше человеческого расположения, когда мы делали первую книжку – "От первого лица". Наоборот, чем больше я о нем пишу, тем больше от него отдаляюсь.

– И что в нем изменилось? Он много чего понял за эти четыре с лишним года?

– Ты знаешь, я думаю, он все понял ровно в тот момент, когда его провозгласили президентом. С тех пор в нем серьезной эволюции не заметно. Но какие-то вещи он осознал, конечно, – нельзя сказать, что Путин вовсе не изменился. Он понял главное: что можно и что нельзя сделать со страной.

– Слушай, чего же нельзя? Мне страшно интересно!

– Кое-чего нельзя. Нельзя, скажем, вернуть империю. Нельзя даже тосковать по ней. А он тосковал – это было очевидно в момент возвращения гимна. Вообще не нужно заботиться о возвращении былого величия. Надо думать о вечном.

– То есть о душе? Он, стало быть, собирается просто спустить все это на тормозах?

– Кого спустить?

– Страну.

– Наверное, можно сказать и так. Без великих потрясений. Больше того, я даже думаю, мы скоро станем свидетелями довольно значительных послаблений. Неожиданных для либеральной части общества.

– У тебя не появилось к нему сочувствия, что ли? После историй с Абхазией и особенно с Украиной, когда он так... как бы сформулировать, чтоб тебе не повредить... обсчитался?

– Нет, вот тут у меня никакого сочувствия нет. И никакого сожаления о случившемся, хотя я и не злорадствую. Произошло то, что должно было произойти. Это было совершенно необходимо. Чтобы всем немножко прийти в себя. Потому что в последнее время администрации президента стало казаться, что совершенно все уже под контролем. Что если с дерева падает лист и администрация скажет ему "Замри!" – он зависнет в воздухе и даже, возможно, скажет "Есть". Ситуация на Украине и в Абхазии все расставила по своим местам, это момент необходимого отрезвления.

– Вот ты все-таки ходишь во власть периодически. Есть у тебя ощущение, что Путин – единственная личность среди долины ровныя? Или в Кремле есть другие личности?

– Есть, безусловно. И их довольно много. Больше того, современная ситуация, включая и украинскую, и абхазскую проблему, и все остальное, – сложилась во многом как раз из-за того, что эти ярко выраженные личности появились в Кремле. Расшифровывать этого я никак не буду, потому что любое мое слово может быть использовано против меня. И возможно, против них.

– Как тебе кажется, у Путина отросла какая-то харизма?

– А ты думаешь, ее не было?

– Всякий раз всматриваюсь, вслушиваюсь... ну нету! Как экстрасенс у иных людей не может обнаружить биополя.

– А рейтинг такой у него тогда откуда? Видимо, у него есть нечто более важное, чем харизма. Вполне ее заменяющее. Оно и обеспечивает рейтинг.

– Такой бурный образ жизни – бесконечные перелеты – никак не сказался на твоей семье? Он ведь очень мобильный, Путин...

– Знаешь, эта книжка – какое-то оправдание перед детьми. Младший ребенок не плачет, когда я уезжаю, потому что он мальчик. Но ему грустно, конечно. А Маша всякий раз спрашивает: "Папа, куда ты? В командировку? Опять с Путиным?"

– Представляешь, Путин собирает сумку, а дочери его грустно спрашивают: "Папа, ты опять с Колесниковым?"

– Но они-то хоть видят, где он. Понимают, что отец полетел делом заниматься. А мои дети газет не читают. Пусть хотя бы книжку увидят – вот, отец не зря постоянно куда-то из дому срывается.

– Скажи, на тебя как-то повлияла близость к власти?

– Кончай, а?

– Но мне правда интересно! Всякий раз, когда я вхожу в Кремль, меня это гипнотизирует.

– Видишь ли, дело не в том, сколько раз ты входишь в Кремль. А в том, сколько раз ты из него выходишь. Уверяю тебя, это гораздо более сильное впечатление.