Юрий Попов, "Индустриальная Караганда", 27 августа

Иностранцы: факты и имена

С севера на юг, от станции Сортировочная и до отвалов Федоровского угольного разреза, Караганда раскинулась на добрых тридцать километров. По данным статистиков, территория города занимает более шестисот квадратных километров. Ну а каковы контуры освоенной человеком площади старой дореволюционной Караганды?
Заглянуть в это далекое прошлое помогла однажды встреча с Порфирием Абрамовичем Поддубным. Старый шахтер, кавалер ордена Трудового Красного Знамени верен родной земле седьмой десяток лет. От трамвайной остановки "Старый город" мы прошлись с ним по улице Амангельды, потом свернули направо и остановились около здания аптеки.
- Можете считать, - шутливо заметил Поддубный, - что совершили мы путешествие по "английской" Караганде образца 1914 года. Начальная и конечная точки маршрута и есть крайние пункты тогдашнего поселка.
Здесь же мы с Порфирием Абрамовичем прикинули на глазок размеры той Караганды. И вышло так, что даже если принять в расчет площадку под футбольное поле (оно находилось около здания "красной больницы") и производственные здания шахты "Герберт", расположенные на территории завода имени Пархоменко, то с большой натяжкой площадь Караганды вo времена хозяйствования здесь англичан с 1904-го по 1919 год составит всего один квадратный километр. По историческим меркам, 15 лет - время весьма скромное. Но за этот период в Степь пришли предприниматели нового типа, специалисты в области геологии, горного дела и металлургии.
Заграничная реклама пронеслась по России, как свежий ветер. Иностранных спасителей рязановских промыслов сразу взяли на заметку журналисты. Уже в 1906-м к ним из Омска направлен Павел Рытов. Первый визит - в Караганду, к углекопам и строителям. Оживление предприятия поражало. Масса народа хозяйничала у вечерних костров, создавая издалека панораму крупного европейского города. Рядом с полуглиняными и полуплитняковыми постройками заложили здание конторы из красного обожженного кирпича. Неподалеку "танцующая лошадь" через систему блоков поднимала бадьи с породой. Шла проходка ствола шахты "Карно". Привлекали внимание и нераспакованные части парового котла. Пока же новая эра была мечтой. Рабочие извлекали уголь из "сурчиных нор" и "косых ходов". Норы и ходки крепились деревянными подпорками. Лес доставляли из Каркаралинского бора. Он был в дефиците и по возможности использовался повторно. А вот иностранных специалистов Павел Рытов здесь не встретил.
В погожий день по дороге, ровной как шоссе, путник отправился на Спасский завод. Плавные размахи сопок радовали глаза, поднимали настроение. На заводе журналист обратил внимание на медеплавильный цех. В одноэтажном каменном здании клокотал огонь, пыхтели печи, перебиваемые стуком и лязгом металла. Появился и мастер-иностранец, фамилия которого не приводится. На заводе также шли строительные работы. Правда, избенки, дома и казармы строились как-то хаотично, без всякого плана. Но уже красиво и солидно смотрелось здание больницы и химической лаборатории.
Через 80 верст корреспондент на лихой тройке подкатил к конторе Успенскго рудника. Здесь его принял приветливый иностранец Нельсон Фелл – "уроженец Новой Зеландии, житель Флориды, изучивший весь Свет, с юных лет приверженец геологии, попутно изучивший и медное дело". Нельсон Фелл говорил много, ярко и отвечал на любые вопросы. Скоро репортер отметил следующее:
- Такой богатой руды, как эта, в природе более не существует. Сейчас идет разработка жилы, где содержание меди 65 процентов. Даже в отбросах пустой породы меди фиксируем от 3 до 7 процентов. Такую руду складируем про запас.
- Иностранные специалисты запланировали строительство медеплавильного завода нового типа. Мы постараемся дать ему славу и первое место в мире по производительности.
- Сегодня на Успенском руднике, Спасском заводе, Карагандинской копи работают 2500 человек. Контроль ведут 20 служащих, мастеров и десятников из числа русских и иностранцев.
- Мой заработок – 20 тысяч рублей в год. Кроме того, постоянно приобретаю акции предприятия, как и другие руководители. Таким образом, наш замкнутый кружок имеет дополнительный доход.
- На руднике была забастовка. Организовали ее 2 гастролера из России. Выступали с несостоятельными речами, разжигали несбыточные желания. Через 10 дней я передал их в руки полиции. Остальных недовольных снабдил теплой одеждой, обувью и рассчитал. Они разошлись тихо и спокойно по домам…
Обратим внимание на последние строки. Про забастовку на Успенском руднике в декабре 1905 года сказано немало. Факт создания здесь "Русско-киргизского союза" стал достоянием ряда энциклопедий. Архивы во многом опровергают рассказ Нельсона Фелла. Уволены были 16 человек, временно арестован один – Владимир Мартылога-Мартыновский. Имена поборников пролетарского интернационализма переходят из одной публикации в другую. Это староста казахских рабочих Байшагиров Алимжан, Байтырбеков, Белоглазов Иван, Ерофеев Леонид, Жилин Михаил, Кошкабаев Искак, Невзоров Степан, Низовитины Иван и Тимофей, Поповы Петр, Яков, Александр, Федор, Прилепский Иван, Топорнин Петр, Утемисов, Ультырбеков.
Ушло время, когда историки и журналисты еще могли заняться расспросами событий среди живых участников протестов. Биографии их не составлены. Повезло, пожалуй, только Петру Николаевичу Топорнину (1880-1951). Потомственный уралец. Выпускник Нижне-Тагильского горнозаводского училища. На Успенский рудник прибыл в сентябре 1904 года и занял должность техника-смотрителя. В 1962 году в Лондоне опубликованы воспоминания младшей дочери Нельсона Фелла Оливии "Британская семья в Казахстане". Оливия Фелл пишет: "Некие русские агитаторы прислали одного из своих наиболее опасных людей, чтобы возбудить народ". Это и был Петр Топорнин "с лицом ангела и глазами безумца".
Оливия Фелл Вэнс-Эгнью дополнила книгу своего отца Эдварда Нельсона Фелла "Русский и кочевник. Были Киргизских степей". Впечатления иностранца, возглавлявшего горнодобыващую компанию с 1902-го по 1908 год, вышли в свет в 1916 году в Лондоне: "Киргизские перевозчики, шахтеры и рабочие; русские механики, инженеры, прорабы, бухгалтеры. Число иностранцев было очень небольшим, и мы старались работать в тесной и дружелюбной гармонии с самими русскими и российской государственной системой". В книге десятки казахских имен, расшифровать которые еще никто не брался. Среди них - бий Адамбай, его сын Малик и дочка Таук из рода изат, волостной управитель Нуринской волости Оспан Макин, волостные Аубакир и Токсан, переводчики Кусаин и Нурлан, кучеры Жумабек, Абдрахман, Тундузбек. Поражают длительные, чисто конные маршруты исследователя недр, которые затронули пространства от Павлодара, Баянаула, Каркаралинска вплоть до Балхаша.

Джеймс Вэнс: из семейного архива

Джеймс Вэнс (полное имя Джеймс Эдвард Вэнс Барнбаррокский, англ. James Edward Vans of Barnbarroch) – внук Патрика Вэнс-Эгнью и Мариан Фелл. Автору удалось разыскать и связаться с Джеймсом, и он любезно согласился осветить яркие моменты жизни английской семьи своих предков в киргизской степи. Далее предлагаем наш перевод его записей, иллюстрированный фотографиями из его семейного архива.
"Мы с моим начальником прибыли из Москвы по Транссибирской железной дороге в Омск, откуда на конных повозках двинулись на юг в Павлодар на реке Иртыш и далее к большой группе малых шахт и заявочных участков, называемых Баян Дукудак, рядом с казачьей станицей Баян-Аул. В Баян Дукудаке мы услыхали о чудесном, невероятно богатом медном руднике, называемом Успенский рудник, в 330 милях к югу. Поэтому после короткой остановки в Баян Дукудаке мы рискнули совершить зимнюю поездку через степь, чтобы увидеть этот эльдорадо, намереваясь вернуться и закончить нашу работу в Баян Дукудаке с более благоприятной погодой. Предприятие в Успенском включало медеплавильный завод в Спасске и большую угольную шахту в Караганды, которая была первой цивилизованной точкой на нашем пути из Баян Дукудака".
"Эти рассказы написаны в благодарную память о приятных годах, проведенных вместе с этими двумя народами; каждым по-своему таким гениальным, таким гостеприимным, таким сердечно желающим дать незнакомцу лучшее, что у него есть; и в надежде побудить читателя разделить авторскою привязанность к великому русскому народу, который сейчас впервые начинает занимать свое место в семье западных народов".
Такими словами двое авторов открывают свои воспоминания о счастливых годах, проведенных семьями Феллов и Вэнс-Эгнью в Спасске.
Движущей силой всего предприятия был Эдвард Нельсон Фелл, британский горный инженер, который, эмигрировав во Флориду, США, и заведя семью, получил должность управляющего сначала золотым прииском Атабаска в Нельсоне (Британская Колумбия), а затем гораздо большим и выгоднейшим предприятием, которому предстояло стать АО "Спасские медные руды".
Эти две семьи уже были близки, и им предстояло переплестись еще более глубоко. У Нельсона Фелла было две дочери: Мариан, родившаяся в 1886 году, и Оливия, на два года младше. В будущем сестрам было суждено выйти замуж за двоих братьев, каждый из которых был на два десятка лет старше своей невесты: Мариан в 1914 г. - за адвоката-очкарика Патрика Вэнс-Эгнью, а Оливия в 1928-м - за его брата Фрэнка.
"Мой отец Эдвард Нельсон Фелл (в семье его звали Нельсон) был отправлен во Фрайбург в Германии на учебу горному делу, а после - в Королевскую горную школу в Англии. Затем он отправился в Бразилию, в Сан-Жуан-Дел-Рей, одну из старейших британских горнорудных компаний, работавших в Бразилии. Следующим его назначением были Скалистые горы в Колорадо, куда он был отправлен своим старшим братом, моим дядей Артуром, и где впервые ему пришлось пройти через жизнь в ее грубых и суровых проявлениях, это было во времена первопроходцев запада, когда убийства и насилие были в порядке вещей, а алкоголь лился рекой. Он всегда говорил нам, что два года, проведенных там, были хорошим опытом и научили его трезво мыслить и действовать в любых обстоятельствах; я думаю, что ему также помогло выстоять его чувство юмора".
Нельсон Фелл и его жена Энн познакомились с Фрэнком и его братом Патриком (в семье его звали Меньший) во Флориде в начале 1890-х, когда Фрэнк, по меньшей мере, не знал, чем заняться в жизни, и взяли их под свое крыло. Молодые люди в свою очередь привязались к детям Феллов (мальчик, которого также назвали Нельсон, родился в 1895-м), и Фрэнк, в особенности, привил им на всю жизнь аппетит к приключениям на природе, "обучая нас плавать, стрелять, рыбачить, скакать верхом на восхитительных пикниках и в охотничьих лагерях, где мы добывали и приносили к домашнему котлу множество куропаток, а иногда и оленя, и мы хорошо познакомились с дикой природой, дикими цветами, болотами и лесами в эти беззаботные дни".
Фрэнк выучился на кузнеца, пробовал себя в лесозаготовках и скотоводстве и прибыл во Флориду, рассчитывая заработать на цитрусовых, но потерпел серьезную неудачу из-за нехарактерных холодных зим. Фелл, должно быть, увидел что-то стоящее в нем, т.к. во время своего посещения Атабаских шахт в 1900 г. он взял Фрэнка с собой и отправил в Торонто для учебы на пробирного мастера. В течение двух лет Фелл и Фрэнк сражались со скалистой местностью и ее непостоянной геологией в попытках сделать Атабаску по-настоящему выгодной, внедряя самую современную технику и средства технического прогресса для извлечения наибольшего количества драгоценного металла из руды и достижения одних из наибольших процентов добычи в округе.
Однако в начале нового века за 10 000 километров оттуда был найден проект с еще большим потенциалом, и, таким образом, в 1903 г. Фелл и Фрэнк Вэнс-
Эгнью впервые прибыли в Казахстан и увидели огромный потенциал совместных ресурсов карагандинского угля и успенской меди, "используемых русскими с убытком примерно 60 предыдущих лет". "Успенский рудник закрыт, поскольку насосы плохи и он полон воды. В медном руднике нет угля, на медеплавильне - руды, в угольной шахте - насосов; на медеплавильне в наличии есть уголь и тысячи тонн тугоплавкого шлака для обработки, но они закрылись и уволили много зависимых от этой работы людей, потому что они с грустью сообщили, что у них "нет руды" и пожали плечами. Никто не работает ни в каком направлении".
Рабочий процесс был довольно сложным: медная руда из Успенского рудника в 120 километрах к югу перевозилась (зимой – на санях, запряженных верблюдами, летом – в повозках, запряженных лошадьми и волами) к Спасскому заводу для черновой плавки и рафинирования. Топливо для печей приходило с богатой карагандинской угольной шахты в 30 милях к северу. Затем очищенная медь теми же способами перевозилась примерно на 850 километров до железнодорожной станции в Петропавловске; по железной дороге оставшиеся 2 700 километров до биржи в Москве должны были казаться относительно простыми.
С караванами верблюдов, перевозящих очищенную медь, на обратном пути из Акмолинска, расположенного в 260 километрах от железной дороги, доставлялись другие припасы. И Фелл и Фрэнк обращали внимание на низкую стоимость местного транспорта. "Он был очень дешев", – писал Фрэнк, а Фелл сообщал, что "перевозчики умоляли нас позволить им перевезти оборудование, которое мы закупали… за цену в 22 доллара за тонну. Т.к. одна лошадь с повозкой может перевозить примерно полтонны, получается, что одна повозка совершает путешествие в семьсот миль туда и обратно за 11 долларов. Эти предложения были сделаны ответственными транспортными компаниями, на уровне наших ведущих курьерских компаний. 13-14 сотен миль кажутся мне слишком большим путешествием для лошади с повозкой за 11 долларов".
В феврале 1904 г. переговоры насчет Карагандинской шахты все еще продолжались. "Никогда еще не было столь выгодной сделки… особенно после таких удовлетворительных анализов проб в Лондоне. Здесь в достатке угля образцового размера и качества, его дешево добывать и легко перевозить. Это однозначно наилучшее место, после него – Успенский, а Спасскому до них далеко".
В этом же году Фелл, наконец, завершил эту сделку в Екатеринбурге, но не без происшествий, т.к. он был ненадолго арестован как предполагаемый главарь преступного мира и затем был вынужден пережить несколько дней чрезмерно обильных еды и питья, после чего, наконец, смог уплатить сумму более чем в 200 000 рублей в банкнотах, заполнивших два больших чемодана.
Логистические сложности в деятельности были не только в перевозке тяжелых материалов, таких как уголь, руда и медь, но и в банковских операциях. Это была повторяющаяся тема, т.к. в оттепель дорога до банка в Акмолинске могла занять три недели, и компании даже пришлось однажды для выплаты жалования взять в долг у известного богатого киргиза Адам Бая. Адам после угощения Фелла долгим обедом, из которого больше всего ему запомнился особый деликатес в виде вареных овечьих глаз, наконец, соизволил достать 20 000 рублей из-под объемных хлопчатых покрывал и одолжить их компании.
Русско-японская война угрожала прервать развитие предприятия, но в октябре 1904 года Фрэнк сообщал: Фелл "становится все более полон энтузиазма насчет производимых объемов меди… Мы все очень заняты, и работа кипит. Нанято 1300 человек, а с контрактниками будет примерно 2500. У нас 500 повозок и 1000 волов на перевозке угля и руды, а зимой будет 600 верблюдов". "Дело набирает обороты, и медь течет рекой. Мы также увеличили степень очистки, так что теперь поставляем медь чистоты 99,5%... Мистер Фелл подсчитал, что такими темпами мы окупим все вложения уже через 2 года".
К ноябрю Фрэнк чувствовал себя триумфатором. "Спасский, Успенский и Караганда – хорошая тройка, под превосходным управлением неистового жокея Фелла, мы теперь победители. Мы отправили 5145 пудов очищенной меди в октябре. Из стоимости пуда в 12 рублей половина – чистая прибыль. К весне мы будем отгружать 7 000 пудов в месяц с прибылью в 25 000 долларов в месяц". Вдобавок оставались обширные возможности для совершенствования, он заявлял, без сомнений, лукавя, что Рио Тинто, Калумет и Гекта и другие "пустяшные предприятия" будут блекнуть в сравнении.
Известно, что жена Фелла, Анна, привезла детей, Оливию и юного Нельсона, 14 и 7 лет, из Флориды в Спасский в июне 1903 года, а Мариан (15 лет) осталась там, вероятно, в школе. Они уже знали, что такое спартанский образ жизни, т.к. проводили по несколько месяцев в году в Атабаске, высоко в Скалистых горах, на попечении Фрэнка, пока их мать возвращалась к цивилизации. В сентябре они обследовали прекрасную местность вокруг Баян Дукудака, Баян-Аула и озера Джессу Бай и делали множество фотографий. На одной из них можно увидеть юного Нельсона, стоящего за обеденным столом, скорее всего произносящего речь по поводу своего восьмого дня рождения (11 октября). Декабрь они провели в заснеженном Баян Дукудаке, занимая два маленьких однокомнатных домика, стоящих одиноко среди степных просторов.
Оливия пишет через много лет после своего отца: "Куда бы мы ни попали, в дичайших местах вроде дома высоко на склоне Канадских скал, где он управлял золотой шахтой, или во Флориде в нашем восхитительном доме, или в Центральной Сибири, он всегда брал с собой пианино. По его указанию пианино было перевезено за 500 миль на верблюжьих санях из Петропавловска, что на Транссибирской железной дороге до нашего дома у медного завода. Таким образом, мы никогда не жили без музыки, и музыки лучшего качества".
Дата поездки детей домой в США неизвестна, но в начале 1905 года они снова были в Спасском, в этот раз с Мариан; ее чарующие акварели с изображениями степей и людей, которых она встретила, безусловно, отражают ее наслаждение тем, что она видела. Учила ли она русский язык в школе, история умалчивает, но не может быть никаких сомнений в том, что именно то удовольствие, которое она нашла в Спасском, вдохновило ее стать публикующимся переводчиком некоторых работ Чехова, включая первое выпущенное в США издание "Чайки".
В конце апреля Фрэнк, миссис Фелл и дети отправились в большое 640-километровое исследовательское путешествие к берегам озера Балхаш. Сохранилось несколько источников: дневник и рассказы Фрэнка, глава, написанная Марианой и включенная в книгу "Русский и Кочевник", и неполные дневники миссис Фелл, Мариан и Оливии, отражающие особые интересы, опасения и энтузиазм авторов. "Я очень надеялся привезти их обратно", – сухо писал Фрэнк, так что, предположительно, именно он был ответственен за планирование и общее руководство путешествием.
Далее он пишет, что согласился на поездку "под сильным давлением", не говорит, под чьим, но можно предположить, что в большей степени оно шло от детей, нежели родителей. "Это было целью всех наших зимних мечтаний", – писала Мариан.
Фрэнк, миссис Фелл и дети выехали верхом на лошадях, с телегами, тройкой лошадей, запряженных в коробок, и эскортом из шестерых киргизов, чтобы пересечь "великую соляную пустыню, Голодные Степи". Фрэнк ехал верхом на своем любимом коне, Джинго Флинго, о котором он говорил: "Это не конь, это железный скакун!"
Его записи о путешествии составлены с большой долей юмора и, вполне возможно, были предназначены как для детей, так и для взрослых. Тем не менее его опасения о поездке частично были оправданы. Сначала свежие лошади мгновенно сорвались с места вместе с коробком и перевернули его, сбросив пассажиров на землю. Потом "последним, что мы увидели на руднике, было облако бледно-голубого дыма, повисшее без видимой причины над холмистой и пустынной местностью, и мы трепетали от удовольствия, устремляясь в неизвестность", – писала Оливия, очевидно не придавая большого значения потенциально серьезному происшествию.
Третьего мая Фрэнк писал: "Назавтра мы планировали идти вдоль реки Моинты, которая медленно течет на юг сквозь пустыню и впадает в большое озеро. Мы надеялись, что по пути будем встречать широко раскинувшиеся среди безжизненных просторов излучины этой медленной реки и пополнять запасы воды. На это возлагались слишком большие надежды для поднятия моего упавшего настроения. На следующее утро, отдохнувшие и свежие, мы смело отправились через унылую пустыню, полностью доверившись нашим верным киргизам. Через четыре часа мы обнаружили зеленоватую грязь. Это была река Моинты, место, где до этого была вода. Преисполненные надежды, мы доехали до нее только для того, чтобы найти полностью пересохшее русло".
Однако его ежедневные записи в дневнике совсем не содержат упоминания о каком-либо беспокойстве по поводу воды, и, возможно, что его повествование может представлять скорее "приперченную" версию на самом деле тщательно спланированной экспедиции.
В конце концов "примерно за час до заката, уставшие, запыленные и подавленные, мы приблизились к линии темно-красных каменистых холмов. Наши лошади вдруг понесли, и их азарт передался нам. Навострив уши, они мчали вперед, и, как только мы миновали гребень длинного пологого холма, распахнулся вид на великое озеро. Лошади приветствовали это зрелище громким ржанием, а мы онемели. Контраст между бесконечными милями солончаков, маленьких заводей, высохших луж и этой необъятной водной гладью, растянувшейся до горизонта, безбрежной и величественной, был ошеломляющим".
"Картина еще более богатая и блестящая, чем рисовали все наши зимние мечты! Гладь воды, цвет которой можно сравнить только с молочно-голубой бирюзой с россыпью чистого зеленого хризопраза. Она была безбрежна, как океан".

(Продолжение следует)