Станислав Жоглик, "Деловой Омск", 3 февраля

Первый губернатор Омской области Леонид Полежаев 30 января отметил 75-летний юбилей. В интервью главному редактору "Делового Омска" он рассказал о власти и ее послевкусии.
Мы разговаривали с Леонидом Полежаевым в его кабинете в офисе фонда "Духовное наследие". Сидели – глаза в глаза. В воздухе чувствовалось напряжение. В свое время я написал немало язвительных заметок о нем. Он ни разу не ответил. Это молчание рождало во мне еще большую желчь.
И вот выпал случай поговорить.
– Я меньше всего хотел бы беседовать об Омске... Мне это неинтересно, – сразу предупредил Полежаев.
У меня высохли губы. Я всегда робел перед ним.
– Это понятная омичам часть вашей жизни.
– Но не лучшая... – ответил он. – Лучшая осталась там... В Казахстане!

"Тебя просто оклеветали..."
– Там вы сформировались как политик с восточным оттенком?
– В Казахстане я прошел все университеты! Получил колоссальную практику. В Омске я ничего не приобрел, только отдавал. Казахстан – страна с восточной философией. Миллионы сосланных, раскулаченных, репрессированных со всей страны. Ученые, инженеры, интеллигенция... Разных взглядов, идеологий, культуры – талантливые люди, которые попали в жернова довоенной политики. Там сформировалась такая интеллектуальная среда, где вдумчивый человек мог бесконечно черпать знания.
– Как вам удалось стать в этой среде своим?
– Не знаю. Выбирали они – не я. Мой учитель – Эрик Христофорович Гукасов, человек сложной судьбы, внук известного бакинского нефтепромышленника. Отца Гукасова расстреляли в 1938-м, а семью сослали в Казахстан. Он профессионально здесь сложился, имел безупречную репутацию. Кстати, сначала Гукасов был категорически против моего назначения начальником треста "Иртышсовхозстрой", хотя обком партии настаивал на моей кандидатуре.
– Вам было около 30? – я люблю уточнять возраст, примеряя чужие достижения на свои 32 года.
– Чуть больше. Но я хорошо помню тот день. Гукасов вел тяжелейшие переговоры с секретарями обкома. Его репутация была невероятно высока. Поработать с таким человеком – это подарок судьбы. Я с волнением ждал, чем же закончатся их препирательства. В 9 вечера меня пригласили в обком, говорят: "Товарищ Гукасов принял наше предложение". На следующий день в 9 утра он строго спросил меня: "Где ваш главный инженер, где бухгалтер?". Я растерялся, я же не мог, говорю, их за ночь найти. "Как это не мог?" – удивился он.
– Тренировал вас немножко?
– Конечно, – понимающе кивнул Полежаев. – Он только через три года мне признался: "Знаешь, почему я был против?". "Мне это безразлично, вы же меня не знали", – отвечаю. – "Тебя просто оклеветали".

"Партия – это не твое..."
– К тому времени уже обзавелись врагами?
– Всегда были те, кто пытался сдержать развитие моей карьеры. Хотя по партийной линии я сам ее сдерживал. Когда мне в Павлодаре предложили должность заведующего строительным отделом обкома, я позвонил Гукасову. Он был встревожен этим сообщением. "Ты не должен этого делать – это не твое", – сказал он. Я, естественно, отказался.
– От таких должностей отказывались в Союзе?
– Почти никогда. Надо было видеть глаза секретаря обкома, когда я ему сообщил о своем решении, – мой собеседник показательно вытаращил глаза. – Как так? Этот вопрос согласован в ЦК КПСС! Но секретарь был интеллигентным человеком. Он все понял. Вскоре я покинул Павлодар. Гукасов назначил меня начальником стройки канала "Иртыш-Караганда".
– Вам 36 лет, вы приезжаете на стройку, где сидят такие опытные бонзы. На вас не смотрели как на мальчика?
– Смотрели... Там словоблудием и шелухой никому голову не заморочишь. Тебя раскусят за пять минут. Пришлось показывать характер. Были очень авторитетные люди, с которыми я сразу отказался работать. Главный инженер строительства, его зам... Уволил! Это были люди другой крови. Они не вписывались в мою систему управления.

"Время русских в Казахстане закончилось"
– С будущим казахским президентом Нурсултаном Назарбаевым в этот период познакомились?
– Несколько позже. Он был секретарем парткома металлургического комбината, потом стал секретарем по промышленности обкома партии, а я первым замом председателя карагандинского облисполкома. Можете представить себе тот состав руководителей этой области? Назарбаев, Полежаев... А мы были не самые крутые парни – были и круче!
– Караганда с городами-сателлитами... На тот момент население около 3 млн человек. У вас огромное влияние на территории, почему вернулись в Омск – в управление водного хозяйства, где работало 50 человек?
– 23 декабря 1986 года... – назвав дату, Полежаев замолчал. Он смотрел испытывающим взглядом, а я тщетно пытался вспомнить хоть что-то из этого периода истории. Чуть не ляпнул про чернобыльскую аварию.
– Вот, видите, вы ничего не знаете, – дал оценку первый губернатор Омской области, хочется верить, что всему нашему поколению, а не лично мне. – Это начало распада Советского Союза. Первое антисоветское выступление в Казахстане. На улицы вышли тысячи студентов. Сейчас в этот день празднуется День независимости Казахстана.
Теперь эту дату я запомню надолго.
– Назначили нового секретаря карагандинского обкома, – продолжал Леонид Полежаев. – Русского, но не проживающего в республике, а варяга из Москвы. Это вызвало возмущение в области. А решать уличную проблему фактически пришлось мне. Горячие головы предлагали ввести в город войска или натравить на студентов шахтеров. Была бы кровавая бойня! Я не допустил ее! Более того, когда на заседании бюро обкома рассматривали последствия этого демарша, я призывал никого не наказывать, не отчислять, не сажать в тюрьму. Тогда стало понятно, что все идет к распаду Союза. Это чувствовалось в национальных республиках, хотя Россия еще спала. Она и сейчас спит. В 500 километрах от Омска кипели политические страсти, а здесь была такая безмятежность – просто глуповская. Как у Салтыкова-Щедрина. Я понял, что время русских в Казахстане закончилось, а, следовательно, и мое.
– Но это глобальная причина, а была, видимо, еще какая-то личная... – предположил я.
– Была, – согласился он. – Я бы еще подумал, остыл, но моя позиция по протестующим не вызвала одобрения у нового секретаря обкома. Возможно, он считал мою кандидатуру неудобной для себя. Вскоре мне было предложено поработать секретарем обкома в Гурьеве – это город у Каспийского моря, где активно развивалась нефтепереработка. Поехал бы туда – был бы олигархом! Но это такое гиблое место.
– Обидело это вас по-человечески?
– Естественно, я был уязвлен. Особенно после фразы: "Мы решили вас проверить". "А на трассе Иртыш – Караганда вы меня не проверили?", – недоумевал я. К тому же опять предлагалась партийная работа, а меня она нисколько не прельщала.
– Из этого родился ваш афоризм: "я вступил в партию, чтобы развалить ее изнутри"?
– Ну это же стеб, – улыбнулся он. – ничего я не разваливал. Она сама благополучно развалилась. Это была такая античеловечная вещь, которая живет только безграмотностью и терпением нашего народа.
– Живет? – я подумал, господин Полежаев имеет в виду и нынешнюю правящую партию. – Вы о современных коммунистах?
– Какие они коммунисты? Приспособленцы, которые эксплуатируют протестное движение! Если говорить об идеальном образе коммуниста, то я сам больший коммунист, чем они вместе взятые.

"Не мой, а свой авторитет вы хотите поднять"
Наш разговор с неизбежностью катился в Омск. Леонид Полежаев, казалось, увлекся и уже был готов коснуться и этого периода своей жизни.
– В Омске почти два года вы не занимались политикой. Как вновь попали в эту струю?
– Неожиданно. В области начинались общественные бурления, митинги... Партийное руководство обвиняли в кастовости, несменяемости. И меня пригласили на должность в облисполком. Как я мог отказаться? Ведь здесь мне дали квартиру, работу. Я предупредил, что они рискуют, приглашая во власть человека сверхизвестного в мелиоративном хозяйстве и гидростроительстве. В этот период мелиорацию нещадно критиковали. Повылазили "зеленые", которые считали, что мы разрушаем экологию. Но они рисковали не только этим. – Леонид Полежаев вдруг засмеялся. – Наверное, они потом пожалели... Я так и не встроился в эту партийную струю. Меня назначали, когда первым секретарем омского обкома был Назаров... Так что это не новая для омичей фамилия. Он предложил мне войти в члены бюро обкома. Я опять категорически отказался.
– Вы, Леонид Константинович, были сложным человеком, не соглашались ни на что...
Он пожал плечами.
– Назаров тогда сказал: "Мы хотим ваш авторитет поднять". "Не мой, а свой авторитет вы хотите поднять", – отвечаю. Так и произошел мой разрыв с партийной организацией. А вскоре меня назначили главой администрации Омской области.
– Многие журналисты того периода вспоминают, что вы были архиоткрытым человеком...
– Я до конца был открытым! – моя фраза его явно задела. – Это вы в своих "Бизнес-курсах" меня рисовали закрытым.
– Но в последние годы к вам действительно было трудно пробиться.
– Естественно, я был перегружен. Вы можете себе представить, какую нагрузку я тащил на своих плечах? Я фактически построил в регионе новую систему отношений, новую власть. Все вокруг разрушается, а ты стоишь один на пепелище и пытаешься что-то строить. На кого опереться? Коммунисты меня не устраивали, демократы – тоже. Они стреляли по мне с обоих бортов!
– Кстати, Александр Минжуренко (в те годы представитель президента в Омской области) до сих пор обижается, что рекомендовал вас на должность губернатора, а вы ему даже бутылку водки не поставили, – этот вопрос явно позабавил Полежаева.
– Александр Васильевич много на себя берет и не понимает мизерности своей роли в этом деле, – засмеялся он. – Рекомендуют и назначают не Минжуренки. Да, с ним советовались, но это был формальный акт. Решение принималось совсем в другом месте. Я-то знаю. Пусть не обижается за эту бутылку водки. Тем более я человек не компанейский.
– Не решали вопросы через застолье?
– Нет, конечно. Это не мой стиль. Не люблю я песни орать и тосты эти бесконечные произносить.
– Старейшие журналисты рассказывают, что во время застолий вы лояльно относились к "перебравшим".
– Я всегда понимал русскую душу. Полжизни проработал на стройке. Знаете, как строители умеют пить?

"Вы делали из меня памятник – не я"
– Со многими людьми перестали общаться после сложения губернаторских полномочий?
– Я всегда знал цену людям. С тобой останутся 3-4 человека, остальные – просто коллеги по службе, им нужно и дальше жить, работать. Они зависят от ревности нового руководства. Зачем их подставлять? Ведь каждый визит ко мне становится известным. Начинаются разговоры, а что там Полежаев делает, что говорит?
– Вам тоже была присуща такая ревность?
– Откуда ей было взяться? Я судил о людях по их профессионализму. Мне неважно было, какому богу ты молишься. Александр Луппов (замгубернатора в 1994-2004 годы) до конца своих дней был коммунистом, но он был хорошим специалистом и порядочным человеком.
– На мой взгляд, в какой-то момент вокруг вас сложился целый сонм льстецов. Журналисты начали писать о вас исключительно как о памятнике...
– Так это же вы делали – не я себе памятники воздвигал. Если бы меня окружали одни льстецы, они бы и по сей день работали в правительстве. Хотите сказать, Валерий Бойко был льстецом? Или Андрей Бесштанько? Они не могли быть льстецами – это люди, преисполненные собственного достоинства.
– В области вас называли "папой". Раздражало?
– Это что-то из области мифологии. Есть в национальном русском характере черта – подобострастие. Создать себе бога и поклоняться ему. Я ненавижу это. Просто ненавижу!
– Но вы управляли этими мифами?
– Безусловно, я пользовался теми приемами, которые почерпнул в Казахстане. Других у меня не было. Считаю их оправданными. Но я никогда не выбирал себе любимчиков, всех держал на равном расстоянии. Никогда не допускал наушничества. За это мог и трудовую книжку вернуть в одну секунду. Это подлецы, ни тебя, ни товарища не пощадят. Я же работал с единомышленниками. Вот вы скажите, разве было противостояние в команде? – задал мне вопрос Леонид Полежаев. Я, конечно, помнил про какие-то аппаратные недомолвки между Александром Артемовым и Владимиром Радулом, но на полновесное противостояние это не тянуло.
– Не было, – согласился я. – Но у этого была и обратная сторона. Говорили, что вы перестали слушать людей и с вами боятся спорить.
– Что вы такое говорите? Мы спорили постоянно по самым разным поводам. Кого я не слушал? Коммунистов? И правильно делал.
– Макиавелли говорил, что государь никогда не должен слушать публичных советов. Согласны?
– Конечно. Как только ты стал заложником этих советов, ты кончился как личность. Ты становишься предметом внешнего управления. Я даже семье не позволял советовать мне. Вы слышали, чтобы моя жена где-то себе что-то позволила? Да вы бы исписали черными чернилами все страницы.

"Ты не можешь быть душенькой"
– Вы очень жесткий человек.
– И требовательный. В первую очередь, к себе. Если ты отвечаешь за регион, ты не можешь быть душенькой. Я питался в столовой облправительства и все спрашивали: "А платит ли Полежаев за это?".
– А вы питались в столовой?
В 90-е годы, наверное?
– Почему только в 90-е? До последнего дня там питался и, конечно, платил, хотя, казалось бы, чего проще придумать какую-то схему. Я персонаж совершенно новый для провинциальной патриархальной омской среды.
– Ваша фраза "я больше священник, чем губернатор" родилась как отражение этой среды?
– Нет, просто мне приходилось в своей работе больше убеждать. А вы думаете, я от чрезмерного желания популяризировать себя садился каждый раз перед телевизором и разъяснял, что и почему я делаю? Это элемент проповеди. Когда ездил в районы, постоянно общался с населением. Собирались целые ДК и мне задавали незаготовленные вопросы, а рубили правду-матку в лоб. А вы говорите, я закрытый.
– На ваших пресс-конференциях сотрудники ГУПТР часто пытались всучить журналистам заготовленные вопросы. Хотя лично я ни разу не брал, всегда задавал свои.
– Видите, вы сами задавали, а кто хотел – тот брал. Я же не могу в эту кухню вникать. Глупо поступали.
Я догадывался об этом, поэтому мои пресс-конференции длились не 40 минут, а два с половиной часа, чтобы каждый мог выговориться.
– Вы сказали, нужно быть жестким, а что насчет жестокости?
– Иногда приходилось проявлять жестокость. Для этого тоже нужно иметь силы. Решения могут быть жестокими по отношению к людям, но они необходимы сегодня, чтобы завтра было лучше. Вот президент сейчас разве не жестокие решения вынужден принимать? Священников на троне не бывает.
– А философ на троне? Ваша философия – это план Полежаева?
– План Полежаева состоит не только из розовых лепестков. Это совокупность управленческих принципов, жесткости, самоограничений. Руководитель такого ранга без философской базы просто не сможет выстраивать диалог с обществом.

"Государство – это зверь"
– Россия – это Левиафан или все-таки медведь, как недавно сказал Путин?
– По сути это одно и то же...
– То есть в любом случае государство – зверь?
– Да, но если Левиафан – мифологический персонаж, то медведь – совершенно конкретный, и мы знаем, каким он бывает жестоким.
– Будучи губернатором вы все проекты замыкали на себя. Вы считаете ручное управление эффективным?
– Это была вынужденная мера. Она эффективна в какие-то исторические периоды – в 90-е годы, в кризис. В это время кто-то должен брать на себя ответственность.
– Как вы реально относились к бизнесу? Считали его священной коровой или дойной?
– Бизнес – наиболее эффективная форма экономического устройства. Какие бы мы ни создавали госмонополии – это все не работает. Нужно развязать руки людям, огородить их от полицейщины, которая уничтожает всякую инициативу, уничтожает людей. Пока мы будем держать руку на горле бизнеса, в стране ничего хорошего не будет. Бизнес надо защищать, а не сажать в тюрьму! Так и напишите, – эта фраза была принципиальной для Полежаева, и я понимал почему.
– Говорят, когда Олег Шишов получил сочинские подряды, вы пророчески предупредили его: "Рассчитаются не с тобой, а рассчитаются тобой".
– Откуда вы взяли эту фразу?
– Слухи! Вы же сами говорили, в России слухи больше, чем жизнь.
– Да, слухи правят миром. Я не помню, чтобы говорил такие слова, но они похожи на правду.
– Вы много уделяли внимания официальной культуре – Гергиеву, Спивакову, Мацуеву... А неформатных омских поэтов Кутилова, Летова не популяризировали. Сказалось ваше личное отношение?
– Конечно, личное. Я просто их не знал. Какой он, Летов, на самом деле? Может он глубокий человек. Но я многих поэтов не знал – невозможно быть всеобъемлющим.
– Как себя ощущаете сегодня, после ухода из власти – свободным или опустошенным?
– Каким бы я ни был здоровым, энергичным, способным генерировать идеи – длительность пребывания во власти взяла свое. Мне надо было уйти на 5 лет раньше. Я так и планировал закончить свою работу, но не получилось.
– На меня произвел впечатление один эпизод. Год назад во время кинофестиваля "Движение" вся омская элита рвалась пройти по красной дорожке в драмтеатр. А вы аккуратно обошли ее стороной, не привлекая к себе внимания. Почему?
– Я знаю свое место. Зачем мне ходить по красным дорожкам? Мол, смотрите: я живой! Мне не нужен пиар. Чего я еще не сказал в этой жизни?